Скучно и надоедливо в его утреннем, еще не очнувшемся от недавних жизненных приключений, мозгу сверлила мысль: «Пора на работу».
Это было печальное состояние, когда Нечто, по предположению дарвинистов, находившееся в районе головы посылало слабые импульсы в стиле «SOS» расслабленному, но все еще нахальному организму: «Тебя уволят»… «Тебе надо зарабатывать, чтобы, по крайней мере, было на что есть»… «И пить!!!» - настороженно подсказало импульсирующее Нечто Масипуськину.
«Встань и иди!», - навязчиво настаивало Нечто.
«Пойду, лягу»,- наконец решился Масипуськин.
Воспоминания о полнокровной жизни трех последних дней теснили ему грудь. В той, прошлой, жизни было все: вобла с сочным, набитым икрой брюхом, щедро накромсанная колбаска; напоминающая об ушедшей юности «авоська» с «Жигулевским», несусветное (считать – не пересчитать) количество полноценного, почти кристалловского пойла с бередящим душу названием «Батяня-комбат», и даже вальяжно-интеллигентная пачка клетчатых бумажных салфеток.
К такому столу не стыдно было пригласить кого угодно, хотя бы и …
Да, впрочем, не важно кого, любой был бы рад.
А начиналось все так банально, так незатейливо, так просто - все начиналось в один обычный пятничный вечер, когда его пригласили на сорокалетний юбилей товарища, хотя по каким-то неизвестно кем придуманным правилам, отмечать такой юбилей было запрещено.
Одинокая жизнь порядком надоела Масипуськину. Но и неодинокая жизнь пугала его своей неизведанностью, непривычностью, неопределенной угрозой нарушить порядком надоевшую и одинокую. Однако, проблему пора было решать. Прежде всего, следовало определить, в каком направлении прикладывать остаток сил еще не старого, но уже давно затаившегося холостяка. Порядок действий был выбран такой: сначала принять позу замершего суслика, чтобы раньше срока не привлекать внимание одиноких дам, объявивших охоту на «пока еще не определившегося» мужчину, затем «дернуться» пару раз - и оглядеться - и немедленно оценить особ женского пола, откликнувшихся на эти телодвижения. Если дамы «не очень» - затаиться, до наступления более благоприятных времен, а, если дамы хотя бы немного лучше, чем «ничего себе» - дернуться еще пару раз, завлекая их. Цикл повторяется до окончательного решения проблемы. Вся беда была в том, что Масипуськину дергаться никак не хотелось.
Отступление первое.
Масипуськин добровольно исполняет роль жилетки, что мешает ему исполнять роль полноценного жениха.
Друзья и знакомые принимали одиночество Масипуськина близко к своему сердцу, часто пытались познакомить его с достойными с их точки зрения кандидатками на его сердце и, соответственно, руку.
Но проблема заключалась в том, что зачастую это были дамы, уже имеющие за плечами опыт семейной жизни. И как всякие женщины во всяких делах, включая секс, не успевали забывать историю в тот момент, как она закончилась, а продолжали ее переживать заново и обсуждать пережитое с теми, кто готов это слушать.
Обычно, знакомство сопровождалось бутылочкой, а если дама была интеллигентна в меру, то и второй, приятного винца. Выпитое заставляло дам расслабляться и делиться воспоминаниями о прошлом.
- Мы жили мирно, дружно и порой даже весело… Круг общения «после работы» у нас был,… и он был не чересчур узок. Ну…, если точнее,… мы постоянно общались с одной семейной парой. Ну, да! Бери-дери! Мы знались только с одной семейной парой - Горшенкиными, и то только потому, что они оба были так же занудливы, как мой бывший муж.
Мы отмечали совместно праздники, дни рождения, ездили вместе отдыхать на машинах на «юга». Нам было вместе весело - хотя, возможно, только потому, что всем остальным с нами было скучно. Мы стали одним, как бы это сказать… - дружным сообществом, срослись – сначала духовно, а потом, как оказалось, и физически.
Монолог прервался заинтересованной икотой Масипуськина.
- Не важно, как, когда, и где, но между моим мужем и Горшенскиной женой случился секс. Возможно, это так бы и осталось их «сладкой тайной», но, в виду своей тупости, как-то в ссоре Горшенкина сообщила мужу, что, кроме того, что он мало зарабатывает, вонюч носками и за семь лет совместной жизни прочитал, и то не до конца, только три газеты - кроме всех этих ужасных преступлений против красивой, скромной и талантливой во всех отношениях супруги - за все эти семь долгих лет он не сумел доставить ей столько сексуальных радостей, сколько смог подарить мой муж за один сеанс любви.
Заработав «фингал» под глазом, красивая, скромная и талантливая Горшенкина опомнилась и кинулась к телефону, чтобы опередить своего мужа, который резво потрусил к нам – бить морду гнусному приятелю.
Это было самое быстрое в мире покаяние в супружеской измене. Слова раскаяния прозвучали уже под звуки закрываемой двери, поскольку мой муж был категорически против насилия в любом виде - над своей персоной.
Я была страшно возмущена не столько изменой супруга, сколько подлостью подруги. Вот ведь жили тихо, мирно – и на тебе!
Сбивчивый донос Горшенкина на мерзких изменников я выслушала с гордо-скорбным выражением лица, и тихо сказала ему: «Это ужасно! Ужасно! Я тоже очень переживала, особенно когда муж честно рассказал об их первом … «общении». А вот, когда он признавался в их следующих изменах, было уже не так больно…»
Наконец-то я воочию увидела, что означает выражение «выкатил зенки». Несколько нарушали гармонию этого зрелища сдавленные хрипы, вылетающие из горла моего товарища по несчастью. «Еще … измены…???» Дверь снова хлопнула, Горшенкин кинулся домой добиваться симметрии в художественном оформлении лица супруги.
Впервые со дня свадьбы я испытала чувство глубокого удовлетворения.
Со временем Горшенкины простили друг друга, а мой муж, как честный человек, не смог простить мне моего навета на лучшую подругу.»
Выслушивая такие истории, Масипуськин понимал, что он не достоин столь натерпевшихся в семейной жизни и столь сообразительных дам, и продолжал свои поиски.
Как ни хотелось, но, чтобы найти свое счастье дергаться приходилось. Иначе как же, без него, без дерганья, найти это самое семейное счастье. Однако, случались в жизни Масипуськина чудеса и бывали, однако, моменты, когда счастье само шло к нему в руки. Важно было только понять, что это и есть его счастье.
Отступление второе.
Экзерсис на тему «Масипуськин принят ненадолго в члены семьи».
Масипуськину надоело держать горделивую стойку «руки прочь…» и он решился поплыть по течению… и податься ненадолго в члены семьи. Решение было принято спонтанно и, потому, совершенно неудачно.
Ему было найдено славненькое местечко в почти «красном» уголке милой «двушки» приютившего его семейства, состоящем из блекломелкокудрой претендентки на интеллигентно - безмозолистую руку Масипуськина и ее пучеглазой мамаши. Смысл существования этого семейства с постоянно-переменным количеством членов был давно и конкретно определен. Проблема Масипуськина заключалась в том, что к выполнению поставленной задачи он был годен «условно».
Он, как переменный член семейства мог смириться с целью существования семьи, смыслом ее жизни, или сдохнуть, или (что чаще выбиралось предшественниками Масипуськина) имел полное… ну, не право, а гадскую волю вернуться к штатскому существованию. В данный момент этот смысл всем тельцем мелким бесом дрожал на руках у Масипуськина, знаменуя тем самым стойкое желание освободить свой кубический миллиметр мочевого пузыря.
С отвращением глядя на гнусную мерзость по кличке Пуся в виде тойтерьера, Масипуськин тихо недоумевал, почему Фрейд не заставил Масипуськина заранее предположить, что его будущая супруга весом сто двадцать килограммов и ее «мамкинг», способная перевесить на весах десять пудов пуха, смогли сотворить своим идолом полтора килограмма синюшной немочи. Ему не нравилось в этой немочи все: тонкие немускулистые ножки и, видимо, ручки, мелочность натуры и гнусность нрава. Будущая женушка и мамкинг своими габаритами внушили Пусе стойкое впечатление абсолютной защищенности, что незамедлительно привело эту гадость в состояние полного превосходства над всеми нечленами семьи, а особенно перед переменными ее членами.
«Старшие по палате» доверили Масипуськину выгул своего сокровища. Ежедневно Масипуськин подолгу стоял перед дверью подъезда и внутренне собирался, готовясь вывести Пусю на люди. Пуся молча била копытом, отрешенно ожидая выхода на арену, как бы разминаясь, подергивала поводок, на котором выводила во двор нового жениха хозяюшки.
Затем наступали пять минут полного и безоговорочного позора Масипуськина, когда синюшная немочь, помня, что на все про все Масипуськин больше пяти минут не выделяет, одновременно тявкала на всех, писала, не приседая, на свои тонкие ноги-руки и рвала поводок сразу во все стороны, чтобы Масипуськин не забывал, кто здесь хозяин.
Подвиг выполнялся дважды в день.
Хотелось скулить, выть и плакать, но где-то в глубине сознания у Масипуськина теплилось ощущение, что настоящего мужчины это недостойно. А, поскольку себя он считал себя настоящим мужчиной - он и не жалел, не звал, не плакал. Но Пусю ненавидел сильно, хотя и подпольно. Да и скорее не Пусю, а чувство неполноценности, которое изгавкивала Пуся, и не куда-нибудь, а на Масипуськина.
Когда вечерами его голова, измученная постоянным сладким выдумыванием трагических ситуаций, уносивших крохотную жизнь Пуси навсегда, когда его голова касалась нежного пера подушки, ничто, даже жаркие телеса пышногрудой невестушки, - ничто не могло отвлечь его от просмотра ночного повтора дневных грез. И это крайне отрицательно сказывалось на семейной обстановке.
Однажды ничем не примечательным воскресным утром при очередном торжественном выходе из подъезда Масипуськин и его неполная тезка Пуся повстречали скучную и задумчивую немецкую овчарку и ее хозяина, чем-то отдаленно напоминающего свою подопечную. Пуся опрометчиво неуважительно тявкнула на немку, та лениво открыла пасть и также лениво сжала челюсти, перекусив тщедушное тельце Пуси надвое. Отчего-то радости от исполнения заветной мечты Масипуськин не ощутил. Он почувствовал грусть и раскаяние, что не сберег это нелепое и, вобщем-то, беззлобное существо. «Все-таки прав философ: счастье - это не то, о чем ты бредишь. Счастье – дорога к этому бреду»,- грустно подумал Масипуськин.
Стоны и завывания, издаваемые мамкингом и бывшей невестушкой Масипуськина, бумага передать не сможет, но долгую боль под глазом и в его душеَ обозначить обязана.
Говорят, через какое-то время в экстазе совместной жизни слились воедино новый сосед с бескомпромиссной овчаркой и бывшая «почти семья» Масипуськина, но, правда это или нет, его уже не занимало.
Неудачи на поприще поисков семейного счастья делали Масипуськина неуверенным в себе. Но мечту свою он продолжал лелеять, не забывал о ней ни на минуту. На улицах присматривался к бывалым парам. Замечал, когда не юный муж, ведя под руку расплывшуюся тетеху, прижимался к ней, шептал что-то ласковое, и они оба счастливо заливались смехом. Чувство зависти к этим парам мутило разум и не давало обращать внимание на хмурые и недовольные лица других пар – «гнедых, запряженных с зарею», тянущих воз ненужной семейной жертвы.
Отступление третье - лирическое.
У Масипуськина была причина уйти в запой.
Дама была прелестна. Тонкая миниатюрная брюнетка. Возможно, чуть-чуть маловат объем груди, но все остальное… Мечта! Смущало только одно обстоятельство – как такая фея обратила внимание на невзрачную личность Масипуськина? Это тревожная мысль ненадолго обозначилась в его слегка ошалевшем от увиденной красоты мозгу, уступая место щенячьему (совсем не по возрасту) восторгу.
Вокруг шумело веселое застолье, но уже неважно было, чей запрещенный сорокалетний юбилей продолжала отмечать собравшаяся компания - в душе у Масипуськина звучала нежная мелодия. В музыке он разбирался слабо, поэтому, не меняя волну, слегка приглушил громкость и, наконец, вдумался в заданный вопрос: «Вы тут один или с дамой?».
-Да! – быстро ответил Масипуськин.
- Это вы мне отвечаете? Если мне – у вас есть выбор: или один или с дамой. Выбирайте.
- Я выбираю Вас. Не потому что я с дамой, я без дамы. Пока. Но я хочу быть с дамой, и я выбираю Вас. Если Вы, конечно, не против. – Путано защебетал Масипуськин.
- Хороший выбор. – Благосклонно проговорила красавица. – Вы кто?
- Я – Масипуськин.
- А по профессии? – (Слово «профессия» она произносила почти по-французски: грассируя и с прононсом)
- А я по профессии – никто, в смысле – инженер. А вы? – Слегка растерявшись, ответил Масипуськин, профессия звучала еще хуже, еще бледней, чем его фамилия. Он заволновался, что девушка потеряет к нему интерес, а сразу соврать не сообразил, о чем уже жалел.
- А я – эндокринолог! – Горделиво ответила она, с уже обозначенным прононсом. Разочарования в выбранной Масипуськиным профессиональной стезе она не обозначила.
Уже через несколько минут стало ясно - почему, а еще через какое-то время Масипуськин убедился в своей отгадке безоговорочно – в глазах девушки все остальные профессии были одинаково плохи. Разницы между никчемностью занятий дворника и летчика для нее не существовало.
Все последующие фразы, произнесенные дамой, начинались со слов: «Вот мы, эндокринологи…». Далее могло следовать что угодно - любой текст, любое продолжение: «…считаем», «…думаем», «…уверены в том, что» и так дальше, но начало было величиной постоянной. Причем пронос и грассирование украшали речь красотки исключительно при выговаривании двух слов: профессия и эндокринолог.
Мадмуазель говорила с упоением, с небольшими перерывами на вливание в себя спиртного и шумное заглатывание порции воздуха для произнесения следующей сентенции про эндокринологов. Эти перерывы были столь коротки и столь не прогнозируемы, что Масипуськин не успевал вставить даже кивок головы.
Круг интересов людей этой героической профессии был необычайно широк: от искусства и науки до спорта и политики. Они как никто умело воспитывали детей, возделывали поля, покоряли космос и изучали иностранные языки. К концу второго часа беседы, Масипуськин стал подумывать, что, видимо, и Библию написали эндокринологи.
Потихоньку внимание его стало рассеиваться, он начал поглядывать по сторонам и ловить на себе сочувствующие взгляды. Речь красавицы-брюнетки постепенно сливалась в монотонное жужжание. Масипуськин отключил слух и попытался читать по губам других участников застолья. Начал с юбиляра, но первая же отгаданная фраза, обращенная именинником к своей жене, повергла Масипуськина в грусть: «Ну, зачем ты опять ее пригласила?»
Вырваться из цепких лап женщины-эндокринолога было невозможно. Даже когда Масипуськин обозначил желание посетить туалет, она вызвалась сопровождать его.
- Конечно, это не совсем удобно, но разговор у нас с вами получается замечательный, я за дверью постою, и мы еще поболтаем.
«Да.… Нет в этом мире совершенства…» - тоскливо подумал Масипуськин, сливая воду. И в это же самое время его посетило острое желание напиться и одновременно забыть про все: про отсутствие гармонии в этом мире, эндокринологии как науке в целом, и о даме как красавице, в частности, о размере скромной инженерской зарплаты, о ждущей его одинокой старости – обо всем-всем-всем.
Он решительно двинулся к столу, крепко держа девушку за руку.
- Садись. – Обратился он к ней. Она села.
- Наливай! – Обратился он ко всем.
Одновременно несколько доброжелательных рук наполнили его огромный фужер для вина самыми крепкими напитками. Коктейль был немедленно и с упоением всосан Масипуськиным.
- А эндокринологи так могут? - Обратился он к соседке. Она брезгливо отвернулась от него.
- Йес! – Счастливо улыбаясь, произнес Масипуськин. Последующие три дня, проведенные в кругу холостяков и кандидатов на вылет из семей были лучшими днями в его жизни.
«Будет, будет на моей улице праздник!» - думал бодро шедший осенним утром на работу Масипуськин. Он пах выпитым свежесваренным кофе (заметьте, сам варил!), модным спортивным лосьоном после бритья (заметьте, сам брился!) и уверенностью в своем будущем счастье. А что? Не стар, здоров, есть работа и друзья имеются. Квартира есть. Нет брошенных детей от прежних браков. Руки-ноги есть. Голова есть, полная надежд и желаний.
Истинная правда! Все еще будет у Масипуськина. Будет праздник и будет горе, счастье и беда – все будет. Уж так устроена жизнь.
Комментариев нет:
Отправить комментарий