Смуглая леди или любовь длиною в сорок лет. Тургенев - супруги Виардо
Они встретились, когда ему было 25, ей 22. Она иностранка, известная певица, замужем за человеком старше её на 20 лет, он сотрудник МИД той России в чине (в переводе на язык военный) примерно майора. Обладающей великолепным, чарующим голосом Полине Виардо, при всей её популярности, подняться на самый верх музыкального Олимпа Европы мешала её внешность, в России ей это удалось. Её подруга, Жорж Санд очень хорошо описала Полину в образе Консуэло в своем романе. По совету Санд она отклонила предложение руки от Альфреда де Мюссе, но приняла его от литератора и журналиста Луи Виардо. Они были разными по темпераменту, Полина – пылкая, горячая, Луи - «унылый, как ночной колпак», старше её почти на 21 год, но человеком во всех отношениях он был достойным.
Как ни странно, средний и любимый сын своей матери, Ванечка, ласковый и чувствительный по своей природе, прослыл страстным любителем охоты. Но это был не спортивный интерес: гуляя с ружьем по окрестностям материнского имения, он наконец-то становился свободным. Судьба этой женщины была непростой: рано оставшись без отца, в доме отчима-пьяницы она жила на положении приживалки, после смерти матери убежала к родному дядьке, где жила не лучше. Богатое наследство досталось ей почти случайно – дядька умер внезапно, не оставив завещания. Несмотря на молодость, мать Тургенева сумела отстоять наследство в суде и, обладая огромным богатством в 600 тысяч тех рублей, но никак не внешней приятностью, выбрала себе мужа, какого захотела – высокого, красивого, хорошего рода и практически нищего. Муж гулял, сначала втихую, потом даже под крышей семейного дома. Жена поначалу пыталась ограничивать его материально, но, родив троих сыновей, младший из которых был эпилептиком, махнула на мужа рукой, исправно платила его долги, растила детей и вела большое хозяйство. Как она его вела, хорошо описано в повести Тургенева «Муму».
Сплав трепетного обожания своих детей и жестких требований к ним, принес неожиданные плоды - дети научились жить, в первую очередь, согласуясь с тем, что подсказывало им сердце.
Старший сын женился на камеристке матери, «некрасивой» - оттого, что «высокой и худой» - немке. Средний, любимый, Ванечка попал под чары «чернолицей цыганки». Метод воздействия матери на сыновей был единственно ей доступным – ограничить или вовсе лишить содержания. Делала она это, к тому же, некрасиво. То сообщит старшему брату Ивана, что решила, чем сможет помочь его семье – призовет его, а отдаст свернутую в свиток и запечатанную сургучом пустую бумагу, то пошлет Ивану в Париж невероятно тяжелую посылку, набитую кирпичами – мол, ничего не получите, пока мать не слушаете. У дороги, ведущей к поместью, она поставила столб, на котором была нарисована рука с указующим перстом и надписью «Они вернутся!!!» Не вернулись. Хотя Иван знал, что мать умирает, каждый день в те дни бывал у поместья, узнавал, чем может помочь, но в дом не вошел
После её кончины сыновьям досталось всё её имущество, в том числе и дневники, в которых Тургенев неожиданно прочел: «Матушка, дети мои! Простите меня! И ты, о Боже, прости меня, ибо гордыня, этот смертный грех, была всегда моим грехом»…
После длительного пребывания в России супруги Виардо, много и любезно общавшиеся с поклонником Полины, отбывают во Францию. Поклонник через некоторое время приедет в их имение под Парижем и будет не менее любезно встречен. Вся их дальнейшая судьба связана тонкими, но крепкими нитями. Гастроли Полины, болезни детей, писательская работа и недлительная ссылка Ивана – они постоянно путешествуют: супруги Виардо – то вместе, то порознь - и Тургенев: Россия - Франция, Франция – Россия. Они живут то рядом, то порознь, не видятся месяцами. Свою внебрачную дочь от крепостной-белошвейки Иван просит принять на воспитание в семью Виардо, поскольку в России у неё непривлекательное будущее. Полина и Луи примут девочку, будут заниматься её воспитанием и образованием, вместе со своими детьми, за что Иван будет платить им «разумную плату». Не только свою дочь, но и детей Виардо он любил, как своих собственных.
Э.Абаза. И.Тургенев. «Утро Туманное».
Тургенев зарабатывает писательским трудом – немного, но пока мать помогает деньгами, он всегда снимает себе во Франции загородный дом летом или квартиру в Париже зимой. В самые трудные годы – когда мать отказала сыновьям в помощи - Иван живет у четы Виардо, и, увы, с первого взгляда видно, кто из них гость, а кто хозяин.
Вопрос интимных отношений Полины и Ивана волнует не только его сегодняшних биографов, волновал он их общих знакомых и тогда. Николай, старший брат Ивана, напишет своей жене: «Дети Виардо относятся к нему, как к отцу, хотя совсем на него не похожи. Я не желаю разносить сплетни. Думаю, что когда-то в прошлом между ним и Полиной существовала более тесная связь, но, по-моему, сейчас он просто живет с ними вместе, став другом», кто-то вычитывает в письмах Ивана к Полине что-то о «наших комнатках», кто-то утверждает, что две дочери из четыре детей Виардо – от Ивана. Факт тот, что ревности в отношениях этой троицы не было. Их связывали не только нежные отношения. Первый читатель всего, что напишет Иван – Полина, без её одобрения ничто написанное Тургеневым не увидит свет.
Сегодня мы можем прочитать некупированные (наконец!) письма Ивана к Полине, и убедиться в том, что его уважение к ней и страсть его были искренними, что Полина не была «душкой», и что Ивану нужна была именно такая любовь. «Прошу, позвольте мне, в знак прощения, пламенно поцеловать эти дорогие ноги, которым принадлежит вся моя душа… У ваших милых ног хочу я вечно жить и умереть. Целую вас целыми часами и остаюсь навек вашим другом».
У него были романы, если можно в этом случае сказать, «на стороне», и у неё были романы, он сделал несколько попыток поухаживать за другими, чтобы жениться, «как все» - и не смог. У него уже было всё, что нужно: его любовь, его семья – пусть не такая, как у всех, но это было то, что нужно именно ему. Несмотря на разницу в почти двадцать лет, Луи Виардо и Иван Тургенев умерли в один год. Умирал Иван мучительно, с жуткими болями в спине, в минуты приступов то кричал Полине, что она «хуже леди Макбет», то просил выкинуть его из окна «Терпите Иван, вы такой тяжелый, мне будет трудно это сделать», - отвечала она ему. В этом была вся Полина, только она умела даже в трудную минуту заставить его улыбнуться.
Свои среди чужих. Ахматова – Пунины.
«Он любил три вещи на свете: за вечерней пенье, белых павлинов и стертые карты Америки. Не любил, когда плачут дети, не любил чая с малиной и женской истерики.
…А я была его женой», - напишет Анна Ахматова о своем первом муже, Николае Гумилеве. Семь лет ухаживаний за Анной Горенко закончились коротким браком, но на перманентной влюбленности молодоженов в разнообразных других людей это не очень отразилось - большую часть времени они проводили врозь. Их сын до шестнадцати лет проживет в Бежецке с родителями Николая. Времена были смутные, предвоенные и военные, предреволюционные и революционные, семьи как таковой уже не было, и совершенно неприспособленной к быту Ахматовой, которая жила бедно и в постоянной борьбе с туберкулезом, не по силам и не карману было растить сына в Петрограде.
1921 год. Умер Блок, умирал трудно, с помутнением рассудка, как умирала эпоха. В этом же году по делу «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева» ВЧК арестовало 833 человека. Секретарь Ленина, Янкель Самуилович Агранов (Соренсон) так пояснил жестокость режима к тем, кто даже не был причастен к этой организации: «В 1921 г. 70 % петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь». Ожгли и выжгли. По делу «таганцевцев» Николай Гумилев вместе с многими другими был арестован и «пущен в расход».Николаю Пунину, также арестованному по этому делу удалось спастись: его беременная жена кинулась в Москву к Луначарскому, по записке которого Пунина и освободили.
Жену Николая Пунина, как и Ахматову, звали Анной, и уже в следующем году он оказался с двумя «Аннами на шее». У обеих Анн были прозвища: у жены Пунина – непонятно откуда взявшееся домашнее имя Галя, а один из мужей Ахматовой прозвал её Акумой – на японском это одна из демонических сил, так её все домашние и звали.
Анна-Галя, дворянской фамилии Аренс, врач, во время войны работала в прифронтовом госпитале, женщиной была решительной, волевой, нередко зарабатывала больше мужа.
Анна-Акума совершенно не умела зарабатывать и магического смысла денег, как и всего не имеющего отношения к области эмоций и чувств, не понимала. С 1922 года для того, чтобы остаться в Петрограде, нужно было или иметь в нем прописку, или работу. Пунин не был единственным мужчиной, с которым в то время у неё были личные отношения, но предложить крышу над головой смог только он, разместил он Акуму в своем кабинете, в перенаселенной квартире в Фонтанном доме (Шереметевском дворце). Жили все в этом доме странно, детей Пунина воспитывали сообща, никто никому верности не сохранял, но отчего-то юридическая жена считалась «бывшей», а Ахматова – настоящей. Даже когда обе будут считаться «бывшими», все будут жить под одной крышей – деваться им будет некуда.
С приездом в Петроград к матери Льва Гумилева квартиру в Фонтанном доме начали сотрясать «пунические войны». Совершенно беспомощная в житейском плане Ахматова прекрасно понимала, что безденежье душит Пунина, вынужденного содержать большое семейство, но когда за общим столом объявлялось, что кусочек масла, который достали с большим трудом, предназначен только для только что перенесшей операцию дочери Пунина, ей казалось это мелочным и обидным. Эмоции сдерживались с трудом, а зачастую и прорывались. Лев съехал из квартиры, Ахматова еще раз убедила себя, что она «дрянная мать».
Музейный педантизм Пунина в домашних условиях превращался в бытовое занудство, но чтобы понять, почему его любили женщины, стоит почитать его дневники. Даже изменял он, как поэт. «Что же такое эти короткие связи, эти измены жене? Разве я понимаю. Еще двух недель не прошло, а кровь уже томится, горько, темно и безысходно. Под каждые ресницы смотришь и все ищешь, ищешь ненасытно. Ищешь не находя, смотришь одиноко. Красота не канонична, приму всякую форму, живую и трепетную, но формы шляп живее форм лица, а платья — больше тела, чем само тело. Между рядами голодный, как одинокий, иду мимо; долго ли мимо, иду один — живой, иду насквозь один, несовершенный, весь знающий нового человека и весь старый человек». А его письма с признаниями в любви к Ахматовой – в них видишь всё: и образованность, и поэтические эмоции, и уважение к Анне, как к женщине, и восхищение ею, как поэтом.
В 1935-м Пунина снова арестуют, уже вместе с сыном Ахматовой. Пунин напишет в дневнике: «Был в тюрьме. Ан. написала Сталину, Сталин велел выпустить. Это было осенью». Выпустили его и Льва, которого скоро, в 1938-м, заберут снова, и уже никакие письма не помогут. До 1956 года его биография - это война, «отсидки», ссылки. Но это уже «непунинские» времена. Хотя будут ли они «непунинскими» вообще? Исчезающая эпоха, жизненные коллизии, желание жить, преодоление трудностей смутных времен спаяли этих людей крепче, чем свидетельства о браке. Когда Ахматова наконец-то начнет получать гонорары, она будет делиться ими со всеми, с кем была связана в те годы, в том числе будет помогать и внебрачному сыну Николая Гумилева и его матери. Уже в 1960-е на даче в Комарово быт ей обеспечивали то невестка, то жена брата Анны-Гали. Они не хотели расставаться. Не могли. Ряды тех людей редели и только они оставались друг для друга «своими», остальной мир был «чужим».
Встреча-фантазия Марины Цветаевой и Анны Ахматовой в Елабуге. Из фильма «Анна Ахматова. Луна в зените».
Нужна жена. Ницше – Саломе - Ре
Ему 37 и у него нет ни жены, ни детей. Но он не противник брака. Он пишет своей знакомой, Мальвиде фон Мейзенбуг, с которой познакомился у Вагнеров: «Я по секрету скажу вам, мне нужно хорошую жену». Нищце не был богатым и здоровым, он был явно бедным и больным, но нрав имел мягкий, сердце нежное. А потому Мальвида решила ему помочь.
В 24 года, даже не защитив диссертаций, Фридрих получил место экстраординарного профессора классической филологии Базельского университета, одновременно преподавал греческий язык в Педагогиуме.
Это был время становления Германской империи, середина 19-го века, когда немецкие княжества и свободные города объединялись в союзы, а Пруссия замыслила создать Германскую державу под своей эгидой, что было встречено германскими народами с большим воодушевлением. Ницше тоже хотел участвовать в истории своей страны и пошел на Франко-Прусскую войну простым санитаром, где чуть не умер от дизентерии и дифтерита. Здоровым он больше не будет, у него плохое зрение, изнуряющие головные боли, плохой сон - может не спать по нескольку ночей. (По косвенным признакам современные врачи определяют у него медленно растущую опухоль мозга). Ненадолго вернувшись в университет, уходит на мизерную пенсию по состоянию здоровья.
Философ по натуре, он принимает свою болезнь, как испытание, как духовное упражнение. Ему нужна жена, а пока он много пишет, но его мало кто читает. Среди тех, кто прочитал и заинтересовался написанным, 20-летняя Лу (Лёля) Саломе, русская девушка с немецкой кровью, приехавшая в сопровождении матери за границу с целью поправить здоровье. Она воодушевлена рассуждениями Ницше и не против того, познакомиться с ним. В Риме, в Соборе Св.Петра их представляет друг другу общий знакомый – Поль Ре, который уже делал предложение Лу, но услышал в ответ, что она вышла из церкви и не признает брака, максимум на что она согласна – гражданский брак и никакого секса.
Ницше впечатлён молодой русской интеллектуалкой. Она образованна, умна, красива, раскованна в выражении своих эмоций и мыслей. У неё есть удивительное качество – она умеет слушать, а её редкие комментарии показывают, что ещё она умеет тонко чувствовать. Ницше наслаждается тем, что его слушают – это бывает не так часто.
Мать Лу решает переехать из Италии в Швейцарию, за женщинами следуют два влюбленных философа: Ницше и Ре. Ницше сделает предложение Лу, получает отказ и встречное предложение жить втроем с Ре, коммуной, но только духовной – без секса.
Два почти сорокалетних мужика трепетно внимали Лу: «Бог умер. Ну и что? Человек вполне может соперничать с Богом, если доберется до чего-то сверхчеловеческого в самом себе и сумеет воспарить над своими слабостями. Это просто вопрос развития». Троица путешествует, философствует, изливает свои мысли, эмоции друг другу, спорит и спорит отчаянно. Мать Лу присматривается к Ре, как к более подходящему жениху. Ницше еще раз предлагает Саломе свою руку. Она готова только к духовным отношениям. Рассерженный Фридрих уезжает от Лу, и пишет «Так говорил Заратустра»: «Gott ist tot» (Бог умер). И… вновь возвращается к Лу.
Как бы развивались отношения троицы дальше, не ясно, поскольку в этот момент в них вмешалась сестра Фридриха, которой не нравился этот «русский сюр». Немного сплетен, злобное письмо в адрес Лу, ультиматум Фридриху – или семья или эта наяда – поколебала решимость Ницше остаться с Лу. Возможно, он выбрал бы «наяду», но мужская ревность, подогретая интригами сестры, и высказанное Лу нежелание быть причиной таких сложностей сделали свое дело – они расстаются и расстаются навсегда. Троица заканчивает свое существование. Скоро Ницше надолго порвет отношения и с сестрой.
Через несколько лет Лу выйдет замуж, но это снова будет «белый брак», мужчину она познает в возрасте тридцати лет, и это будет не муж. С той поры у неё будет много любовников, которые ей восхищались, умоляли стать женой, но она так и не разведется, а единственным ребенком у нее будет удочеренная внебрачная дочь мужа. Одним из её учителей, как врача-психотерапевта, будет очарованный её умом Фрейд, хотя к моменту встречи ей будет уже пятьдесят.
Судьба Ницше была к нему не так благосклонна. Хотя после расставания с Лу он напишет лучшие свои сочинения, через шесть лет спустя расставания он попадет в психиатрическую клинику, будет лечиться «от безумия» больше десяти лет, и умрет в возрасте 55-ти лет. При жизни Фридриха было куплено всего семь экземпляров книги «Так говорил Заратустра».
Plus. Вот несколько афоризмов из текстов Фридриха Ницше. Афоризмы. Прочитайте их, помня о том, что это пишет человек, каждый день испытывающий боль. Какая сила духа!
«С тех пор, как существуют люди, слишком мало радовался человек: только в этом, братья мои, наш первородный грех! И если мы научимся больше радоваться, то так мы лучше всего разучимся обижать других и измышлять всевозможные скорби».
«Там, где нельзя больше любить, там нужно пройти мимо!»
«Красота — это обещание счастья».
«Надо учиться любить себя — любовью здоровой и святой, чтобы оставаться верным себе и не терять себя. И поистине это вовсе не заповедь на сегодня и на завтра — учиться любить себя. Напротив, из всех искусств это самое тонкое, самое мудрое, самое высшее и требующее наибольшего терпения.»
«На свете гораздо больше счастья, нежели сколько видят его затуманенные печалью глаза, если только считать верно и не забывать тех приятных минут, которыми бывает богат каждый день человеческой жизни, как бы тяжела она ни была...»
«Жизнь — источник радости; но всюду, где пьет толпа, родники отравлены».
«Оклиматился с чужой женой». Герцен и чета Огаревых
Судьбы двух подростков, давших на Воробьевых горах клятву верности борьбе за освобождение народа, оказались связаны не только революционной деятельностью.
К моменту «менажа» у каждого из них уже было по собственному «менажу» за плечами. Александр Герцен, женатый на своей кузине, уже имел счастье жить одним домом с её поклонником, немецким поэтом-приживалой, а периодически и с его большой семьей – женой и детьми. Скорее всего, поэта привлекала не столько жена Герцена, сколько возможность жить, не беспокоясь за финансовую сторону вопроса - Александр был внебрачным сыном богатого помещика и получил от него полумиллионное, то есть колоссальное по тем временам наследство.
Творческой деятельности писателя-революционера, живущего в Европе, не мешала склонность жить на широкую ногу, любовь к кутежам, загулам и чужим женам. Отделаться от приживал было трудно, при первых признаках изгнания поэт истошно грозил покончить с собой, чем надоел Герцену, а, в конце концов, и его жене.
Николай Огарев в поисках «универсальной любви, в основе которой нет эгоистического чувства наслаждения» женился на женщине, против брака с которой его отговаривали и семья, и друзья, в том числе и Герцен. Но для Огарева главным требованием к жене было, чтобы она не была глупа, как пробка, а Мари Рославлева была не только неглупа, она была умна и интересна. Но жизнь показала, что умственные способности не всегда ведут к духовному единству и верности. Когда Огаревы выехали за границу, Мари сошлась с молодым художником из России и родила ему ребенка – увы, мертворожденного, в противном случае к удивлению знакомых Огарев признал бы его своим. Супруги довольно скоро расстались, сразу и навсегда, но в разводе Мари Николаю отказывала.
Ему было 35 лет, когда он сошелся с дочерью своего приятеля, вдвое моложе его. Воодушевленная игрой в революцию Наташа Тучкова и свои семейные отношения решила революционным для тех времен способом – их брак был гражданским. В реальности жизнь жены борца за права народа оказалась не такой уж романтичной, муж не слишком здоровым, юношеский задор Наташи быстро сошел на нет, и в семье Огарева снова не было ни взаимопонимания, ни детей, правда, со смертью Мари брак стал официальным. Огаревы переехали в Лондон и поселились в доме Герцена, который за последний год пережил гибель матери и сына в кораблекрушении, а также смерть жены. Ему, как и Огареву, слегка за сорок, и он тоже не очень здоров. Но если, по словам Натальи Тучковой-Огаревой, Герцен любил людей, любил гулять по городу, заглядывать в магазины, ходил в кофейни, спрашивал рюмку абсента и читал газеты, то «Огарев жил сам в себе, люди ему мешали, но он любил их по-своему». Через год после переезда в Лондон Герцен и Наталья Тучкова-Огарева фактически уже были мужем и женой, Огарев оставался жить с ними в одном доме.
Этот новый гражданский брак Натальи и Александра опять не получился счастливым, хотя Наталья родила в нем дочь, которая только в десятилетнем возрасте узнала, кто её настоящий отец, и сыновей-близнецов. В трехлетнем возрасте мальчики внезапно умирают. Горе Натальи обостряет и то, что она не нашла общего языка с детьми Герцена от первой жены, она забирает свою дочь и колесит с ней по Европе, забрасывая Герцена нервическими письмами с угрозами увезти Лизу в Россию.
В 1870 году Герцена не станет, через несколько лет неожиданно покончит с собой семнадцатилетняя Лиза, Огарев уже больше десяти лет живет с шотландкой «с самого дна», которая ухаживает за ним и научилась определять начало его очередного эпилептического припадка. Через двадцать лет жизни за границей Наталья Огарева возвратится на родину, на следующий год в далеком Гринвиче умрет Николай. Впереди у женщины из революционного для своего времени trio тридцать семь долгих одиноких лет, которые она сначала для себя, потом для потомков посвятит воспоминаниям о своих мужьях, дружбу которых не смогли разрушить отношения с женщинами, и которая была всегда так же крепка, как и в год клятвы на Воробьевых горах.
«Давно известно, что человек везде может оклиматиться, в Лапландии и Сенегалии», - писал Герцен: «Мало-помалу привыкаешь». Он уехал «знакомить Европу с Русью». «Расскажем ей об этом мощном и неразгаданном народе, который втихомолку образовал государство в 60 миллионов, который так крепко и удивительно разросся, не утратив общинного начала, и первый перенес его через начальные перевороты государственного развития; об народе, который как-то чудно умел сохранить себя под игом монгольских орд и немецких бюрократов, под капральской палкой казарменной дисциплины и под позорным кнутом татарским; который сохранил величавые черты, живой ум и широкий разгул богатой натуры под гнетом крепостного состояния и в ответ на царский призыв образоваться - ответил через сто лет громадным явлением Пушкина...»
Написанное Герценом - гениально, блестяще, поражает глубиной и умом. Эта часть жизни для него сама жизнь. А женщины… Ну, что женщины? «Оклиматился». Мало-помалу попривык.
Мечты о соловьином саде. Белый и супруги Блок
Назвать «менаж» этой троицы буквальным «menage a trois», конечно нельзя, но как вообще можно совместить в голове эти два несочетаемых понятия – «хозяйство» и «поэт»?
«Маркиз в пудрамантеле», маленький Биба, Сашенька Блок с самого рождения был светом в окошке для своей матери, которая в двадцать лет осталась одна с ребенком на руках. Многие черты её характера - повышенная впечатлительность, нежность, страстность, крайняя нервность, склонность к мистицизму и к философскому углублению жизненных явлений - достались сыну в наследство от матери. Связанный по материнской линии некровными родственными узами с философом Владимиром Соловьевым, он проникся идеей Софии, Души Мира, некого космического существа, объединяющего Бога и этот Мир. София – это проявление вечной женственности в Боге, сам замысел Бога о Мире. Обретается она через мистерию, а воплощается силой Бога.
Сам Соловьев утверждал, что в пустыне египетской София ему, как жрецу во время мистерии, явилась. Может явиться и другим. «Художники и поэты… должны стать жрецами и пророками», - писал Соловьев. Не единожды мы прочитаем у Блока, что «стихи – это молитвы». Эта красивая эзотерическая идея и сегодня имеет своих поклонников, но во времена, когда почти вся Европа сидела за одним большим столом для спиритических сеансов, у неё были страстные последователи, надевшиеся увидеть свою Софию. Саша Блок, его троюродный брат Саша Соловьев и Андрей Белый (Бугаев) входили в общество юных «аргонавтов», следовавших по пути русского «религиозного возрождения», указанному Соловьевым. «Аргонавты», духовные братья Поэта, Белый и Соловьёв, поверили его чутью, и также, как и Блок, трепетали пред чистым духом Софии, божественным голосом Софии, заключенными в земное тело синеокой царевны Любы Менделеевой.
Наказанье ли ждет, иль награда,
Если я уклонюсь от пути?
Как бы в дверь соловьиного сада
Постучаться, и можно ль войти?
А уж прошлое кажется странным,
И руке не вернуться к труду:
Сердце знает, что гостем желанным
Буду я в соловьином саду...
«Я хочу того, что Будет», - писал Блок. «Я хочу того, что Будет», - вторила ему Люба. Но ждали они от этой жизни разного. Александр, через постель которого, по его же подсчетам, прошло около трехсот женщин, большей частью платных и самого низкого пошиба, в супружеских утехах не очень-то и нуждался. Александру нужен был свет Софии, который он уловил в Любе. Любе же был нужен Саша, была нужна его любовь, во всех, в том числе и земном её проявлении. Быть избранной, быть Музой приятно, забавно, лестно. Но Музы не моются в бане и на них не женятся.
«Астартовых» страстей у Блока Люба добивалась больше года, а добившись, не поняла, в чем их прелесть. Это для других женщин «Блок - король и маг порока», другие могут оценить, как «Роль и боль венчают Блока». В своей постели неискушенная Люба обнаружила скучного эгоиста, оттого по взаимному согласию сексуальная жизнь пары через пару месяцев успокоилась, а еще через два года редких «солнечных затмений» полностью увяла.
«Брошенная на произвол всякого, кто стал бы за ней упорно ухаживать», Люба нашла в Андрее Белом маниакально влюбленного в неё кавалера. Андрей рассмотрел в Любе земную женщину, красивую, чувственную и уговаривал её уйти от мужа. От поклонений она устала, и ей хотелось обычного флирта и ухаживаний – всё это Люба получала от Белого, но опять в избытке. Он приходит к Блокам, как домой, каждый вечер, ужинает, беседует с Любой, а Блок уходит в или в свой кабинет, или вообще из дому.
Перешли ли отношения Любы и Андрея из области ухаживания в любовные – не ясно, сама она утверждает, что не решилась на это, что-то её смутило, она «оделась и ушла». Часть биографов вычитывает в их переписке какие-то детали, которые указывают на то, что любовниками они всё же стали. Для «менажа» это неважно. Неважно даже то, что Белый «даст Любе клятву, что разрушит все препятствия между ними - иль уничтожит себя», попытается продать свое имение за большие деньги и увезти её за границу, неважны будущие явные «дрейфы» Любы и перманентные «отклонения» Блока, перемежающиеся его редкими, но яркими влюбленностями в других женщин. Вся эта сексуальная карусель их странной семьи неважна.
«Саша, милый, я готов на позор и унижение; я смирился духом: бичуйте меня, гоните меня, бегите от меня, а я буду везде и всегда с вами и буду все, все, все переносить... Я орудие ваших пыток. Пытайте и не бойтесь меня: я собака ваша всегда, всю жизнь», - напишет Белый. В этом мире «навсегда» - абстрактное понятие. Поэтическое любовное trio , в центре которого будет земное воплощение духа Софии, свое существование закончит скоро, а вот тавро той жизни останется на душе каждого их них навсегда. «У меня было только две женщины – Люба и все остальные», - скажет Блок. «Любовь всей моей жизни» - скажет Белый. Люба напишет мемуары. Кто, как и кого любил – в чужую голову влезть невозможно, по последние слова, которые перед смертью произнесла Люба, было имя Блока: «Саша...»
Пусть укрыла от дольнего горя
Утонувшая в розах стена, -
Заглушить рокотание моря
Соловьиная песнь не вольна!
Комментариев нет:
Отправить комментарий