Утром после внепланового посещения дачи почему-то отчаянно не захотелось возвращаться к серым рабочим будням. Солнечный луч заглянул на дачную веранду, и при мысли о том, что скоро на работе перед глазами замелькают цифры, я почувствовала легкую боль в висках и тут же радостно позвонила на работу: «Мне очень, очень плохо!» И я была абсолютно искренна: кому может быть хорошо при мысли о работе, где на протяжении нескольких недель работаешь так, что начинаешь завидовать пыльному труду шахтера, когда вокруг чирикают птички и зацветает вишня? Начальник был не строг, погода хорошая. Решение пришло почти моментально – едем под Звенигород, в Савво-Сторожевский монастырь.
Наша дача расположена в замечательном месте – между двумя великими российскими монастырями: Ново-Иерусалимским и Савво-Сторожевским, расстояние между ними – 29 км. Мы находимся где-то посередине, но относимся к Иерусалимским землям и всех своих гостей возим туда. Поэтому поездка в Звенигород – практически путешествие, хотя мы там бывали не раз.
Савво-Сторожевский монастырь расположен на горе Стороже. Название свое она получила в далекие времена, когда на ней был расположен сторожевой пункт. С горы хорошо просматривалась дорога, идущая из Польши и Литвы – до границы с ними было километров сто. А река, которую сейчас называют Сторожка, раньше называлась Разводной – на ней разводили суда, плывущие по Москве-реке, и заодно собирали мыто (пошлину).
Основал монастырь ученик Сергия Радонежского – Савва. Считаться учеником святого Сергия было очень почетно – он с радостью принимал всех, кто приходил к нему, а вот постригал не всех и не скоро: по его мнению, человек, посвятивший свою жизнь Всевышнему, должен был жить жизнью подвижника и быть крайне скромным в быту. К этому были готовы не все. Савва, как и Сергий, был склонен к отшельничеству. Но жизнь ему в этом не способствовала. Когда патриарх Никон вдруг возложил на себя обет молчания, ему пришлось взять на себя фактическое руководство Троицко-Сергиевым монастырем. Длилось это восемь лет. Вот тут бы ему и отдохнуть, уйти в скит. Но его духовный сын, князь Юрий Долгорукий слезно просит на своих землях поставить монастырь. И, помолясь, выбирает Савва это место – на горе Сторожа.
Рождественский собор
Конечно же, место его расположения обосновало и его вторую функцию, кроме духовной – оборонительную. Первый Рождественский собор был построен из дерева, а через семь лет, на средства того же Юрия Долгорукого, собор был перестроен – он стал каменным – датируется это приблизительно 1407 годом. В его приделе и был похоронен святой Савва. Что интересно, через 145 лет было решено его перезахоронить – мощи старца оказались нетленными, и по сей день хранятся в соборе, пережив, как многие святыни в коммунистической России, немалые мытарства.
Сегодня Рождественский собор - второй по древности сохранившийся памятник русского зодчества в Московской области (после Успенского собора в Звенигороде). Нынешний облик всего монастыря создавался в течение пяти веков – с 15-го по 19-й.
Вид из монастыря
Рождественский собор – белокаменный одноглавый храм, с тремя апсидами. Каждый фасад собора разделен вертикалями-пилястрами на три части, увенчанных сверху закомарами. На мой вкус собор выглядит немного грузноватым - возможно, из-за поперечного пояса декоративной резьбы.
Архитекторы сходятся в том, что именно под влиянием этого собора был построен Успенский собор в Троице-Сергиевской. По части архитектуры больше «выделываться» не буду.
С Рождественским собором связывают звенигородский чин (несколько икон) Андрея Рублева, который состоял из семи икон, из них до наших дней дошли три и все хранятся в Третьяковской галерее.
Дворец царя Алексея стоит на насыпном грунте.
Во времена Ивана Грозного монастырь «захирел» до такой степени, что царь почем зря ругал ленивых иноков, у которых «трапеза травой поросла».
Лучшие свои дни монастырь увидел при правлении богомольного царя Алексея Михайловича – отца Петра Первого. Причиной расцвета монастыря была не столько религиозность царя, сколько его противостояние Троицко-Сергиевому монастырю, который находился в оппозиции к царю, за что царь его, соответственно, ненавидел.
Здесь принимают паломников. Но мы их не видели.
Алексей выбирает Савво-Сторожевский монастырь своей подмосковной обителью, вливает финансы именно в него – и практически строит заново (пусть теперь в Троицко-Сергиевском монастыре кусают локти) – строит на века, строит его, в том числе, и как оборонительное сооружение. Пять из семи башен с бойницами, построенных при его правлении, сохранились по сей день.
Крепостные стены и башня
То же касается и крепостных стен толщиной в 2 с лишним метра, высотой до 8,5 м.
Звонница
При Алексее строится надвратный храм св.Троицы, трапезная (позже перестроенная), царский дворец и звонница. Для звонницы у самого знаменитого мастера Александра Григорьева заказывается колокол – считался он самым благозвучным по всей России. В 1941 году, ожидая нападения немцев с этой стороны, из монастыря вывозили иконы, ценности – их переправляли в Ново-Иерусалимскую церковь, а вот колокол попытались снять, да не удержали – разбился колокол. А враг наступил там, где его не ждали - со стороны Волоколамского шоссе, серьезно покалечив Ново-Иерусалимский монастырь, куда свозились с округи церковные ценности.
Все, что осталось от колокола
Царь Алексей Михайлович человеком был очень своеобразным. Никакого расписания церковных служб он не придерживался. Встал с постели, пошел в церковь – вот вам и начало службы. При этом зорко глядел – кто придет последним. Последнего пришедшего хватали, связывали и бросали в реку. А царь кричит: «Нечего со своими женами допоздна в постелях валяться. Я пришел молиться – и вы должны тут быть»!
Начинается служба. Если что не так по царю Алексею – он службу прерывает и начинает поучать монахов – как, каким голосом, с какими интонациями и что петь надо. Если что делали не по его – ругался страшной бранью. И смех, и грех.
Руины кельи
В 17 веке Москва видела себя не просто Третьим Римом – она видела себя Новым Иерусалимом. В правление царя Алексея все требовалось делать строго по Евангелию (после его смерти все, как полагается, пошло другим чередом). Например, в Вербное воскресенье нужно въезжать в Новый Иерусалим на ослике – как Христос. Ослика достать было можно – в той же Калмыкии, но нельзя было подобрать ослика, который выдержит вес царя Алексея. Ну и ладно, берем лошадь, привязываем ему от мертвого осла уши (сами знаете, до каких времен дожило это выражение) - и эта лошадь считается ослом. Перед Красной площадью царь слезал с коня-осла и вел его под уздцы. За эту работу ему церковь платила 100 рублей (хорошая лошадь стоила около 50). Деньги эти Алексей не тратил, складывал, приговаривая: «Это единственные деньги, которые я заработал своим трудом, и хочу, чтобы меня на них похоронили».
Вид на царицыны палаты
Как бы все это не было забавно, но в жизни отец царя Петра был человеком искренно верующим. Когда он вернулся со Смоленской войны (с победой) и узнал, что из-за чумы умерло 150 монахов – половина монастыря, он упал посреди монастыря на колени со словами: «Простите меня, за мои грехи умерли монахи моего монастыря». В трапезной подле его стола всегда стоял стол для больных, нищих и калек – царь сам прислуживал им, подавая еду и питье. Посещая больницу, подходил к каждому больному, целовал его в лоб, руки. При этом благочестие царя на иноверцев не распространялось, во время той же Смоленской войны с поляками русские опустошали окрестности с чрезвычайной жестокостью, поминая то, как сорок лет назад казацкого митрополита вместе со священниками и епископами поляки сжарили в огне на железных прутьях. Такое жестокое было время.
Красные ворота со стороны монастыря
Как пояснение: в 17 веке земля казаков начиналась от границы с землей молдавской. С юга она граничила с землей крымских татар. Если ехать от крымской границы к российским княжествам – приходилось делать пять-шесть дневных переходов. Позже эту землю назовут Малороссия, и была в то время это практически дикая степь, по которой совершали набеги туда и сюда то татары, то казаки – до тех пор, пока в екатерининскую эпоху полки Румянцева не навели там порядок, присоединив эти земли к Российской империи.
Вид при входе в монастырь со стороны Красных ворот - все время нужно задирать голову, но все сразу никогда не увидишь. Виды открываются постепенно. Такой архитектурный прием - заставляет человека смотреть ввысь.
Иноземных путешественников в казаках поражало их пение – пели они по нотам и очень красиво, в отличие от русского песнопения – кто во что горазд, причем самим им это очень нравилось, и, чем басистее голос – тем считался красивее.
Но вот повседневная одежда священнослужителей и у тех, и у других была нарядной, сшитой из красивых тканей. Трудно сейчас себе это представить – мы видим обычно священнослужителей или в белых праздничных, или в черных повседневных одеждах, но московские протопопы, например, носили рясы фиолетового и зеленого цвета с позолоченными пуговицами сверху донизу, и зеленые сапоги. Простые священники – носили одежду зеленого или коричневого цвета тоже из ангорской шерсти.
Вид на царский дворец с той стороны, где в нем всего два этажа.
Питались в 17 веке в России, как и в Европе – фактически один раз в день. Картошки и макарон еще в то время не было, рис был дорогой, обычной каждодневной едой были гречка, чечевица, рыба (была дешевой), иногда мясо. В пост – мясо есть было нельзя никому, а вот рыбу разрешалось есть беднякам, которые не могли себе позволить разносолы, а трудиться были обязаны. С утра до вечера на Руси пили квас – иностранцы считали, что именно ему русские были обязаны тем, что никогда не болеют - разве что богатые люди, которые могли себе позволить поесть в любое время года чего изволят, даже летом, когда почти вся Россия питалась тем же квасом и растительной пищей. Еда резко дешевела зимой, когда замерзали реки и в России наконец-то появлялись хорошие дороги. В другое время вместо дорог была, как всем известно, просто беда.
Слева - трапезная, справа - место для источника святой воды
Вливание финансов в монастырь после смерти царя Алексея Михайловича резко сократилось, но его крепкие стены спасли жизнь его детям во время Стрелецкого бунта. Именно здесь пряталась дочь Алексея Софья вместе с малолетними братьями Петром (будущим царем Петром Первым) и Иваном. Спустя семнадцать лет за свои «шалости» стрельцы, как известно, расплатились буквально собственными головами – шесты, увенчанные отсеченными головами стрельцов, стояли вдоль Большой Московской дороги, а вывозили их на казнь из подвалов Савво-Сторожевского монастыря, куда заточили по приказу Петра.
Общий вид на монастырь. Фото не мое - летать не умею. А жаль.
В 18 столетии монастырь жил относительно благополучной жизнью, а в 1812 году шесть недель он был занят наполеоновскими войсками, разграбляющими все, что попадалось на их пути. Ценности из монастырей выносились, мощи святых выбрасывались. Мощи Саввы оказались не тронутыми – как это получилось, нам стало известно из опубликованных записей сына принца Богарне (принц Евгений Богарне – приемный сын Наполеона, родной сын его жены Жозефины). Евгений рассказал своему сыну, что когда он укладывался спать в приготовленной для него комнате, вошел старец в длинной одежде и сказал ему: «Не вели своему войску разграблять монастырь, тогда вернешься домой живым и невредимым». Утром Евгений вышел в церковь и увидел фреску с изображением старца. Это был Савва. Просьбу Саввы Евгений претворил в жизнь, но было поздно – большую часть добра уже разворовали, но вот мощи не тронули. Кстати, позже герцог Максимилиан – сын этого самого Евгения Богарне, женился на принцессе Марии – дочери Николая Первого, и его потомки жили в России вплоть до 1917 года.
После революции в монастыре находился приют для беспризорников, да что только там не находилось. В мои студенческие годы я бывала в этом монастыре, и он был просто заброшен, остатки фресок были забелены и покрыты надписями – от «Здесь был…» до «Да пошел ты на …». И не верилось, что возрождение возможно. Оказалось, возможно. Медленно, но верно это касается и вопросов самой веры. Православное христианство в свое время было выбрано официальной религией России, как радостная, жизнеутверждающая вера – с большим количеством праздников, это было братство любви. Годы наложили на эту веру трагический отпечаток и, как верно писал в свое время Достоевский, православие «Слава Тебе, Господи!» сменяло православие «Господи, помилуй!».
Но общие изменения в стране коснулись и этой части жизни. По крайней мере, мне не пришлось в этот раз отказываться от сурово навязываемых мне платочков на голову и каких-то тряпок, завязывающихся на талии – поскольку, якобы, нельзя входить в храм с непокрытой головой и в брюках. При этом на вопрос: «В какой книге вы всю эту ерунду вычитали?» служители культа отвечают каким-нибудь невнятным блеянием. Я уважаю право людей рядиться в убогие одежды и делать скорбное лицо при входе в храм. Пусть играют в любые игры, если их душа при этом чиста. Потому что для человека главное – то, что у него в вечной душе, а не то, чем прикрыто его бренное тело.
На тихих берегах Москвы
Церквей, венчанные крестами,
Сияют ветхие главы
Над монастырскими стенами.
Кругом простерлись по холмам
Вовек не рубленые рощи,
Издавна почивают там
Угодника святые мощи.
Стихи эти написал большой любитель читать церковно-славянские книги, внук Марии Ганнибал, который мальчишкой провел много времени в ее имении Захарово, расположенном неподалеку от Звенигорода. Бабушка Мария была богомольной и часто брала внука поклониться мощам Саввы. Побывал он здесь и незадолго до своей женитьбы и был очень расстроен тем, как выглядит бывшая бабушкина усадьба, уже принадлежащая другим людям. А после посещения монастыря Александр Сергеевич Пушкин написал эти стихи о Савво-Сторожевском монастыре и преподобном Савве, чье житие перевел с церковного на русский язык – и об этом мало кто знает.
В почти полностью застроенном Подмосковье с трудом нашли такую вот старообрядную дорогу. Просто сердце обрадовалось: вовек не рубленных рощ теперь "днем с огнем" не найдешь
А мы окунулись в историю и едем домой. Трудовые будни продолжаются.
Наша дача расположена в замечательном месте – между двумя великими российскими монастырями: Ново-Иерусалимским и Савво-Сторожевским, расстояние между ними – 29 км. Мы находимся где-то посередине, но относимся к Иерусалимским землям и всех своих гостей возим туда. Поэтому поездка в Звенигород – практически путешествие, хотя мы там бывали не раз.
Савво-Сторожевский монастырь расположен на горе Стороже. Название свое она получила в далекие времена, когда на ней был расположен сторожевой пункт. С горы хорошо просматривалась дорога, идущая из Польши и Литвы – до границы с ними было километров сто. А река, которую сейчас называют Сторожка, раньше называлась Разводной – на ней разводили суда, плывущие по Москве-реке, и заодно собирали мыто (пошлину).
Основал монастырь ученик Сергия Радонежского – Савва. Считаться учеником святого Сергия было очень почетно – он с радостью принимал всех, кто приходил к нему, а вот постригал не всех и не скоро: по его мнению, человек, посвятивший свою жизнь Всевышнему, должен был жить жизнью подвижника и быть крайне скромным в быту. К этому были готовы не все. Савва, как и Сергий, был склонен к отшельничеству. Но жизнь ему в этом не способствовала. Когда патриарх Никон вдруг возложил на себя обет молчания, ему пришлось взять на себя фактическое руководство Троицко-Сергиевым монастырем. Длилось это восемь лет. Вот тут бы ему и отдохнуть, уйти в скит. Но его духовный сын, князь Юрий Долгорукий слезно просит на своих землях поставить монастырь. И, помолясь, выбирает Савва это место – на горе Сторожа.
Рождественский собор
Конечно же, место его расположения обосновало и его вторую функцию, кроме духовной – оборонительную. Первый Рождественский собор был построен из дерева, а через семь лет, на средства того же Юрия Долгорукого, собор был перестроен – он стал каменным – датируется это приблизительно 1407 годом. В его приделе и был похоронен святой Савва. Что интересно, через 145 лет было решено его перезахоронить – мощи старца оказались нетленными, и по сей день хранятся в соборе, пережив, как многие святыни в коммунистической России, немалые мытарства.
Сегодня Рождественский собор - второй по древности сохранившийся памятник русского зодчества в Московской области (после Успенского собора в Звенигороде). Нынешний облик всего монастыря создавался в течение пяти веков – с 15-го по 19-й.
Вид из монастыря
Рождественский собор – белокаменный одноглавый храм, с тремя апсидами. Каждый фасад собора разделен вертикалями-пилястрами на три части, увенчанных сверху закомарами. На мой вкус собор выглядит немного грузноватым - возможно, из-за поперечного пояса декоративной резьбы.
Архитекторы сходятся в том, что именно под влиянием этого собора был построен Успенский собор в Троице-Сергиевской. По части архитектуры больше «выделываться» не буду.
С Рождественским собором связывают звенигородский чин (несколько икон) Андрея Рублева, который состоял из семи икон, из них до наших дней дошли три и все хранятся в Третьяковской галерее.
Дворец царя Алексея стоит на насыпном грунте.
Во времена Ивана Грозного монастырь «захирел» до такой степени, что царь почем зря ругал ленивых иноков, у которых «трапеза травой поросла».
Лучшие свои дни монастырь увидел при правлении богомольного царя Алексея Михайловича – отца Петра Первого. Причиной расцвета монастыря была не столько религиозность царя, сколько его противостояние Троицко-Сергиевому монастырю, который находился в оппозиции к царю, за что царь его, соответственно, ненавидел.
Здесь принимают паломников. Но мы их не видели.
Алексей выбирает Савво-Сторожевский монастырь своей подмосковной обителью, вливает финансы именно в него – и практически строит заново (пусть теперь в Троицко-Сергиевском монастыре кусают локти) – строит на века, строит его, в том числе, и как оборонительное сооружение. Пять из семи башен с бойницами, построенных при его правлении, сохранились по сей день.
Крепостные стены и башня
То же касается и крепостных стен толщиной в 2 с лишним метра, высотой до 8,5 м.
Звонница
При Алексее строится надвратный храм св.Троицы, трапезная (позже перестроенная), царский дворец и звонница. Для звонницы у самого знаменитого мастера Александра Григорьева заказывается колокол – считался он самым благозвучным по всей России. В 1941 году, ожидая нападения немцев с этой стороны, из монастыря вывозили иконы, ценности – их переправляли в Ново-Иерусалимскую церковь, а вот колокол попытались снять, да не удержали – разбился колокол. А враг наступил там, где его не ждали - со стороны Волоколамского шоссе, серьезно покалечив Ново-Иерусалимский монастырь, куда свозились с округи церковные ценности.
Все, что осталось от колокола
Царь Алексей Михайлович человеком был очень своеобразным. Никакого расписания церковных служб он не придерживался. Встал с постели, пошел в церковь – вот вам и начало службы. При этом зорко глядел – кто придет последним. Последнего пришедшего хватали, связывали и бросали в реку. А царь кричит: «Нечего со своими женами допоздна в постелях валяться. Я пришел молиться – и вы должны тут быть»!
Начинается служба. Если что не так по царю Алексею – он службу прерывает и начинает поучать монахов – как, каким голосом, с какими интонациями и что петь надо. Если что делали не по его – ругался страшной бранью. И смех, и грех.
Руины кельи
В 17 веке Москва видела себя не просто Третьим Римом – она видела себя Новым Иерусалимом. В правление царя Алексея все требовалось делать строго по Евангелию (после его смерти все, как полагается, пошло другим чередом). Например, в Вербное воскресенье нужно въезжать в Новый Иерусалим на ослике – как Христос. Ослика достать было можно – в той же Калмыкии, но нельзя было подобрать ослика, который выдержит вес царя Алексея. Ну и ладно, берем лошадь, привязываем ему от мертвого осла уши (сами знаете, до каких времен дожило это выражение) - и эта лошадь считается ослом. Перед Красной площадью царь слезал с коня-осла и вел его под уздцы. За эту работу ему церковь платила 100 рублей (хорошая лошадь стоила около 50). Деньги эти Алексей не тратил, складывал, приговаривая: «Это единственные деньги, которые я заработал своим трудом, и хочу, чтобы меня на них похоронили».
Вид на царицыны палаты
Как бы все это не было забавно, но в жизни отец царя Петра был человеком искренно верующим. Когда он вернулся со Смоленской войны (с победой) и узнал, что из-за чумы умерло 150 монахов – половина монастыря, он упал посреди монастыря на колени со словами: «Простите меня, за мои грехи умерли монахи моего монастыря». В трапезной подле его стола всегда стоял стол для больных, нищих и калек – царь сам прислуживал им, подавая еду и питье. Посещая больницу, подходил к каждому больному, целовал его в лоб, руки. При этом благочестие царя на иноверцев не распространялось, во время той же Смоленской войны с поляками русские опустошали окрестности с чрезвычайной жестокостью, поминая то, как сорок лет назад казацкого митрополита вместе со священниками и епископами поляки сжарили в огне на железных прутьях. Такое жестокое было время.
Красные ворота со стороны монастыря
Как пояснение: в 17 веке земля казаков начиналась от границы с землей молдавской. С юга она граничила с землей крымских татар. Если ехать от крымской границы к российским княжествам – приходилось делать пять-шесть дневных переходов. Позже эту землю назовут Малороссия, и была в то время это практически дикая степь, по которой совершали набеги туда и сюда то татары, то казаки – до тех пор, пока в екатерининскую эпоху полки Румянцева не навели там порядок, присоединив эти земли к Российской империи.
Вид при входе в монастырь со стороны Красных ворот - все время нужно задирать голову, но все сразу никогда не увидишь. Виды открываются постепенно. Такой архитектурный прием - заставляет человека смотреть ввысь.
Иноземных путешественников в казаках поражало их пение – пели они по нотам и очень красиво, в отличие от русского песнопения – кто во что горазд, причем самим им это очень нравилось, и, чем басистее голос – тем считался красивее.
Но вот повседневная одежда священнослужителей и у тех, и у других была нарядной, сшитой из красивых тканей. Трудно сейчас себе это представить – мы видим обычно священнослужителей или в белых праздничных, или в черных повседневных одеждах, но московские протопопы, например, носили рясы фиолетового и зеленого цвета с позолоченными пуговицами сверху донизу, и зеленые сапоги. Простые священники – носили одежду зеленого или коричневого цвета тоже из ангорской шерсти.
Вид на царский дворец с той стороны, где в нем всего два этажа.
Питались в 17 веке в России, как и в Европе – фактически один раз в день. Картошки и макарон еще в то время не было, рис был дорогой, обычной каждодневной едой были гречка, чечевица, рыба (была дешевой), иногда мясо. В пост – мясо есть было нельзя никому, а вот рыбу разрешалось есть беднякам, которые не могли себе позволить разносолы, а трудиться были обязаны. С утра до вечера на Руси пили квас – иностранцы считали, что именно ему русские были обязаны тем, что никогда не болеют - разве что богатые люди, которые могли себе позволить поесть в любое время года чего изволят, даже летом, когда почти вся Россия питалась тем же квасом и растительной пищей. Еда резко дешевела зимой, когда замерзали реки и в России наконец-то появлялись хорошие дороги. В другое время вместо дорог была, как всем известно, просто беда.
Слева - трапезная, справа - место для источника святой воды
Вливание финансов в монастырь после смерти царя Алексея Михайловича резко сократилось, но его крепкие стены спасли жизнь его детям во время Стрелецкого бунта. Именно здесь пряталась дочь Алексея Софья вместе с малолетними братьями Петром (будущим царем Петром Первым) и Иваном. Спустя семнадцать лет за свои «шалости» стрельцы, как известно, расплатились буквально собственными головами – шесты, увенчанные отсеченными головами стрельцов, стояли вдоль Большой Московской дороги, а вывозили их на казнь из подвалов Савво-Сторожевского монастыря, куда заточили по приказу Петра.
Общий вид на монастырь. Фото не мое - летать не умею. А жаль.
В 18 столетии монастырь жил относительно благополучной жизнью, а в 1812 году шесть недель он был занят наполеоновскими войсками, разграбляющими все, что попадалось на их пути. Ценности из монастырей выносились, мощи святых выбрасывались. Мощи Саввы оказались не тронутыми – как это получилось, нам стало известно из опубликованных записей сына принца Богарне (принц Евгений Богарне – приемный сын Наполеона, родной сын его жены Жозефины). Евгений рассказал своему сыну, что когда он укладывался спать в приготовленной для него комнате, вошел старец в длинной одежде и сказал ему: «Не вели своему войску разграблять монастырь, тогда вернешься домой живым и невредимым». Утром Евгений вышел в церковь и увидел фреску с изображением старца. Это был Савва. Просьбу Саввы Евгений претворил в жизнь, но было поздно – большую часть добра уже разворовали, но вот мощи не тронули. Кстати, позже герцог Максимилиан – сын этого самого Евгения Богарне, женился на принцессе Марии – дочери Николая Первого, и его потомки жили в России вплоть до 1917 года.
После революции в монастыре находился приют для беспризорников, да что только там не находилось. В мои студенческие годы я бывала в этом монастыре, и он был просто заброшен, остатки фресок были забелены и покрыты надписями – от «Здесь был…» до «Да пошел ты на …». И не верилось, что возрождение возможно. Оказалось, возможно. Медленно, но верно это касается и вопросов самой веры. Православное христианство в свое время было выбрано официальной религией России, как радостная, жизнеутверждающая вера – с большим количеством праздников, это было братство любви. Годы наложили на эту веру трагический отпечаток и, как верно писал в свое время Достоевский, православие «Слава Тебе, Господи!» сменяло православие «Господи, помилуй!».
Но общие изменения в стране коснулись и этой части жизни. По крайней мере, мне не пришлось в этот раз отказываться от сурово навязываемых мне платочков на голову и каких-то тряпок, завязывающихся на талии – поскольку, якобы, нельзя входить в храм с непокрытой головой и в брюках. При этом на вопрос: «В какой книге вы всю эту ерунду вычитали?» служители культа отвечают каким-нибудь невнятным блеянием. Я уважаю право людей рядиться в убогие одежды и делать скорбное лицо при входе в храм. Пусть играют в любые игры, если их душа при этом чиста. Потому что для человека главное – то, что у него в вечной душе, а не то, чем прикрыто его бренное тело.
На тихих берегах Москвы
Церквей, венчанные крестами,
Сияют ветхие главы
Над монастырскими стенами.
Кругом простерлись по холмам
Вовек не рубленые рощи,
Издавна почивают там
Угодника святые мощи.
Стихи эти написал большой любитель читать церковно-славянские книги, внук Марии Ганнибал, который мальчишкой провел много времени в ее имении Захарово, расположенном неподалеку от Звенигорода. Бабушка Мария была богомольной и часто брала внука поклониться мощам Саввы. Побывал он здесь и незадолго до своей женитьбы и был очень расстроен тем, как выглядит бывшая бабушкина усадьба, уже принадлежащая другим людям. А после посещения монастыря Александр Сергеевич Пушкин написал эти стихи о Савво-Сторожевском монастыре и преподобном Савве, чье житие перевел с церковного на русский язык – и об этом мало кто знает.
В почти полностью застроенном Подмосковье с трудом нашли такую вот старообрядную дорогу. Просто сердце обрадовалось: вовек не рубленных рощ теперь "днем с огнем" не найдешь
А мы окунулись в историю и едем домой. Трудовые будни продолжаются.
Комментариев нет:
Отправить комментарий